Рассеянные мысли [сборник] - Уильям Моэм

Мне стало интересно, кто был этот блаженный монах, и я выяснил, что Джон Хоутон родился в Эссексе, в старинной семье, приблизительно в 1488 году. Когда его образование было закончено, родители нашли ему подходящую невесту, но он решил сохранить целомудрие и посвятить себя служению Господу. Тайно покинув отцовский кров, Джон Хоутон укрылся в доме благочестивого клирика и не выходил оттуда до тех пор, пока не принял духовный сан. После этого он четыре года прослужил приходским священником, а когда ему исполнилось двадцать восемь лет, мечтая о жизни еще более праведной, вступил в орден картезианцев. В 1530 году Джон Хоутон был назначен настоятелем Картезианского монастыря в Лондоне. Три года спустя Анна Болейн стала королевой Англии, и от него потребовали объявить брак между Генрихом и Екатериной Арагонской недействительным. Он отказался и был брошен в Тауэр. Однако ему удалось договориться о некой казуистической оговорке и вернуться в свой монастырь. В тот же год парламент принял закон, провозглашавший Генриха VIII главой церкви Англии и объявлявший каждого, кто с этим не согласится, предателем. Джон Хоутон и два других картезианских аббата отказались принести присягу и были отданы под суд по обвинению в государственной измене. Присяжные долго не решались признать святых отцов виновными, но Томас Кромвель, королевский викарий, вынудил их вынести такой вердикт. Монахов приговорили к повешению и четвертованию. Джон Хоутон первым поднялся на помост. Ему на шею надели толстую веревку, чтобы смерть наступила не слишком быстро. Он произнес свои последние слова, и из-под него выбили лестницу. Однако веревку перерезали, пока он был еще жив, и Хоутон упал на землю. Тогда его стащили с эшафота, сорвали одежду, вырвали сердце и внутренности, а потом бросили их в огонь.

Мы уже никогда не узнаем, тронула ли Сурбарана печальная история сама по себе, или ему запали в душу какие-то особенности модели, но несомненно одно: в этот раз, благодаря какой-то счастливой случайности, ему удалось воплотить прекрасное. Эта картина написана не хладнокровным, рассудительным ремесленником, а великим художником. Она проникнута мистическим восторгом, которым дышит чудесная поэзия святого Иоанна Крестителя.

Но это не единственный раз, когда Сурбарану удавалось достичь таких высот. Я уже упоминал, что в годы своего ученичества, не имея возможности работать с обнаженной натурой, он писал натюрморты. Они по большей части не сохранились, но видно, что художник особенно любил неодушевленные предметы, составлявшие содержание натюрморта. На картине, изображающей святого Гуго в картезианском монастыре, караваи хлеба на столе, миски с едой и глиняные кувшины для воды написаны с такой любовью, с таким глубоким проникновением, что они представляются не просто предметами, а символами чего-то возвышенного. Став известным, Сурбаран по-прежнему время от времени рисовал натюрморты, возможно, для отдыха или удовольствия. Один из них находится в Прадо. На черном фоне изображены стоящие в ряд на столе две миски и два кувшина. И больше ничего. Все просто и без затей, и все же потрясающе красиво. Эта картина так же прекрасна, как портрет блаженного Джона Хоутона, и наполняет душу зрителя таким же острым восторгом. Оказавшись в Испании, неизменно удивляешься той нежности, с которой испанцы относятся к детям. Как бы ни были они надоедливы, капризны, шумны — родители никогда не теряют терпения. Мне представляется, что так же нежно Сурбаран писал эту скромную домашнюю утварь. Она получилась удивительно трогательной. Кувшины и миски на картине обладают теми же мистическими свойствами, которыми пронизаны изображения монахов из Кадиса. Именно эти полотна вместе с натюрмортами и «Распятием», на котором старый, измученный художник смотрит снизу вверх на своего Спасителя, позволяют назвать Сурбарана большим мастером.

Возможно, это не слишком много, если вспомнить об остальных его картинах. Но и такого количества вполне достаточно. Художнику не нужен большой багаж, чтобы найти свой путь к потомкам. Вполне хватит нескольких картин или пары книг. Предназначение художника — создавать красоту (хоть это и не главная движущая сила его творчества), а не искать правду, иначе силлогизм ценился бы выше, чем сонет. Однако изредка художник угадывает ее или приближается к ней. Дилетант может быть доволен, если добился хотя бы приемлемого результата, но только редкое сочетание техники, глубокого чувства и везения позволяет художнику, будь он живописец или поэт, достичь красоты, вызывающей экстаз, подобный тому, что испытывали святые во время молитвы или послушания. Тогда поэма или картина оставляет чувство раскрепощения, восторга, освобождения духа, в котором мистикам видится единение с бесконечным. Мне кажется невероятно важным, что Сурбаран, этот трудолюбивый, честный, прозаичный человек, всего несколько раз за свою долгую жизнь сумел подняться на недостижимую высоту. Как будто в эти мгновения на него снизошла милость Божья.

УПАДОК И РАЗРУШЕНИЕ ДЕТЕКТИВА

I

Представьте, что после трудного дня вы проводите вечер в одиночестве и хотите немного расслабиться. Возьмете ли вы из книжного шкафа «Войну и мир»? А «Воспитание чувств»? Или «Мидлмарч»? Или, может, «По направлению к Свану»? Если да, то я вами восхищаюсь. А если, желая уследить за всеми новинками современной литературы, вы снимете с полки присланный издателем душещипательный роман о тяжкой судьбе переселенных лиц в Центральной Европе или сборник рассказов о жизни «белого отребья» в Луизиане, который вы купили, соблазнившись рецензией, — вы необыкновенный человек. Но я не таков. С одной стороны, все великие романы я уже перечитал по нескольку раз, и в них нет для меня ничего нового и интересного. С другой стороны, когда я вижу книгу объемом в четыреста пятьдесят страниц убористого текста, которая, если верить обложке, откроет мне секреты женской души или познакомит с шокирующими подробностями жизни эдинбургских трущоб (все персонажи изъясняются по-шотландски), сердце у меня падает, и я выбираю детектив.

В начале последней войны я оказался заперт в Бандоле — небольшом курортном местечке на французской Ривьере; заперт, должен добавить, не полицией, а силой обстоятельств. Я находился на парусной яхте. В мирное время она стояла на якоре в Вильфранше, но власти приказали нам покинуть порт, поэтому мы отправились в Марсель. По дороге нас застиг шторм, и мы укрылись в Бандоле, где нашлась подходящая гавань. Частным лицам передвижения были запрещены, и без разрешения, которое выдавалось после долгих проволочек и заполнения множества анкет, нельзя было поехать даже в Тулон. Пришлось сидеть на месте.